То, что традиционная половая мораль противоречива, несостоятельна и лицемерна, было ясно уже в конце XIX века. В 1884 году Ф. Энгельс писал: "То, что мы можем теперь предположить о формах отношений между полами после предстоящего уничтожения капиталистического производства, носит по преимуществу негативный характер, ограничивается в большинстве случаев тем, что будет устранено. Но что придет на смену? Это определится, когда вырастет новое поколение: поколение мужчин, которым никогда в жизни не придется покупать женщину за деньги или за другие социальные средства власти, и поколение женщин, которым никогда не придется ни отдаваться мужчине из каких-либо других побуждений, кроме подлинной любви, ни отказываться от близости с любимым мужчиной из боязни экономических последствий. Когда эти люди появятся, они отбросят ко всем чертям то, что согласно нынешним представлениям им полагается делать; они будут знать сами, как им поступать, и сами выработают соответственно этому свое общественное мнение о поступках каждого в отдельности - и точка".

В начале 1920-х годов эту мысль продолжил В. И. Ленин в известной беседой с Кларой Цеткин: "В эпоху, когда рушатся могущественные государства, когда разрываются старые отношения господства, когда начинает гибнуть целый общественный мир, в эту эпоху чувствования отдельного человека быстро видоизменяются. Подхлестывающая жажда разнообразия и наслаждения легко приобретает безудержную силу. Формы брака и общения полов в буржуазном смысле уже не дают удовлетворения. В области брака и половых отношений близится революция, созвучная пролетарской революции".

В чем же состоит эта революция и как она отражается в нашем моральном сознании? Люди, пишущие на эту тему, часто торопятся с оценками, и оценки эти сплошь и рядом противоположны. Чтобы избежать субъективизма, я начну с перечисления социальных процессов, происходящих в той или иной степени во всех индустриально развитых странах.

Общая тенденция, от которой зависят сдвиги в сексуальном поведении современных людей,- ломка традиционной системы половой/гендерной стратификации, резкое ослабление поляризации мужских и женских социальных ролей. Гендерное разделение труда потеряло жесткость и нормативность, большинство социальных ролей вообще не дифференцируются по половому признаку. Общая трудовая деятельность и совместное обучение в значительной мере нивелируют различия в нормах поведения и психологии мужчин и женщин. Разумеется, эта тенденция не абсолютна. Все еще существуют преимущественно мужские и женские профессии, сохраняется различие мужских и женских ролей в семье и т. д. Но такие различия все чаще воспринимаются не как "естественный закон", а как простой эмпирический факт или следствие индивидуальных различий, необязательно связанных с полом. Главная тенденция современной культуры - установка на развитие индивидуальности, безотносительно к какому бы то ни было заданному стандарту.

Важные перемены происходят и в культурных стереотипах маскулинности и фемининности. Они становятся менее жесткими и полярными и более внутренне противоречивыми.

Традиционные черты в них переплетаются с новыми. Кроме того, они значительно полнее, чем раньше, учитывают многообразие индивидуальных вариаций. Наконец, и это особенно важно, они отражают не только мужскую, но и женскую точку зрения.

Традиционный идеал "вечной женственности" был, как мы видели, довольно прост. Женщина должна быть нежной, красивой, мягкой, ласковой, но в то же время пассивной и зависимой, позволяя мужчине чувствовать себя по отношению к ней сильным и энергичным.

Эти качества и сегодня высоко ценятся, составляя ядро мужского эталона женственности. Но в женском самосознании появились новые черты: чтобы быть с мужчиной на равных, женщина должна быть умной, энергичной, предприимчивой, то есть обладать свойствами, которые раньше считались монополией мужчин. Иметь дело с такой женщиной мужчине гораздо интереснее, но одновременно и труднее. В разных ролях она выглядит и чувствует себя по-разному, требуя дифференцированного к себе отношения. Это создает определенные социально-психологические трудности.

Изменился и стереотип маскулинности. "Современная маскулинность" ставит интеллект выше физической силы, допускает проявление нежности и душевной тонкости, требует обуздания "грубых" чувств и порывов и т. д. Но эти нормативные ожидания противоречивы, а их соотношение неодинаково в разных социальных средах (у менее образованных людей представления о маскулинности более традиционны) и на разных этапах жизненного пути (для мальчика-подростка, который только еще утверждается в своей мужской роли, важнейшие признаки маскулинности - по-прежнему высокий рост, физическая сила и сильный характер).

Ослабление поляризации образов маскулинности и фемининности заставляет общество терпимее относиться к индивидуальным вариациям в этом вопросе. Во все времена было немало мужчин и женщин, индивидуальности которых не укладывались в жесткие рамки половых стереотипов.

Серьезные сдвиги происходят в брачно-семейных отношениях. Налицо изменение состава семьи, уменьшение ее численности за счет снижения рождаемости и сведения ее к супружеской паре и ее потомству ("нуклеарная семья"). Современная российская городская семья обычно малодетная, насчитывающая одного-двух детей.

По мере того как некоторые старые экономические и социальные функции семьи (семья как производственная единица, ячейка потребления и институт первичной социализации детей) отмирают или приобретают подчиненное значение, увеличивается ценность психологической близости между членами семьи, будь то супруги или родители и дети. Интимизация внутрисемейных отношений повышает автономию и значимость каждого отдельного члена семьи.

Повышается и индивидуальная избирательность брака. Переход от брака по расчету или по обязанности к браку по свободному выбору - громадное достижение человечества. Но это предполагает также возможность расторжения брака по психологическим мотивам, что делает институт брака менее устойчивым. Кроме неодинаковой длительности любовных чувств у разных людей, на статистику разводов влияет увеличение общей продолжительности жизни (раньше было меньше разводов, но многие семьи разрушались вследствие смерти одного из супругов и по другим причинам) и уменьшение численности семьи: прожить вдвоем, не надоев друг другу, пятьдесят лет гораздо труднее, чем прожить 15-20 лет в большом семейном коллективе.

Это способствует появлению социально-психологической установки на возможную временность брачного союза. Американские социологи называют этот тип отношений "серийной моногамией", имея в виду, что индивид одновременно живет только с одной женой (мужем), но на протяжении жизненного пути у него может быть несколько таких союзов.

Растет число одиночек, по тем или иным причинам не вступивших в зарегистрированный брак. В традиционном обществе женитьба была фактически, а порой и юридически, обязательным условием получения статуса взрослого. В дореволюционной русской деревне холостяк, независимо от возраста, не "мужик", а "малый". Он не имел решающего голоса ни в семье, ни на деревенском сходе. "Холостой - что бешеный", "холостой - полчеловека",- гласят крестьянские пословицы. Отсюда - раннее и почти всеобщее вступление в брак. Сегодня дело обстоит иначе. Одни не вступают в брак, так как не приспособлены к нему психологически или физиологически. Другие избегают связанной с браком ответственности, предпочитая удовлетворять половые потребности "на стороне" (раньше это было труднее). Третьи (их довольно много) состоят в фактическом браке, но не регистрируют его.

Эти социально-демографические, как и многие другие, тенденции тесно связаны с ростом индивидуальной автономии и личного усмотрения.

Юридически неоформленные сожительства, которые раньше осуждались и практиковалось главным образом как временный, пробный период подготовки к браку, в 1970-80-х годах стали массовыми; в США их количество с 1970 по 1987 выросло впятеро, быстро растут они и в России, главным образом, среди молодежи, причем не только как этап подготовки к браку, но и как его альтернативная форма.

Новой экспериментальной формой супружества являются так называемые сексуально открытые браки, то есть такие, в которых супруги признают друг за другом право на какие-то, большей частью, краткосрочные сексуальные связи на стороне, удовлетворяющие те потребности, которых не может удовлетворить постоянный партнер.

Вообще говоря, это не такая уж новость. Многие великосветские и буржуазные браки, заключавшиеся по расчету, молчаливо предоставляли не только мужьям, но и женам право иметь любовников, о которых все знали и которые иногда были практически членами семьи. Сегодня эта практика уже не ограничивается привилегированными классами и никого не шокирует, так же, как жизнь втроем (menage a trois). Этот стиль жизни кажется особенно приемлемым в случаях, когда один или оба супруга гомо- или бисексуалы. Какими бы хорошими ни были их супружеские отношения, они не обеспечивают таким людям полного сексуального удовлетворения. Если супруг понимает это и дорожит браком, он рано или поздно соглашается сделать его открытым и, в свою очередь, получает аналогичные права. Однако, в отличие от открытых браков с непостоянными партнерами, "тройки" большей частью недолговечны.

Общая тенденция, лежащая в основе всех перечисленных процессов,- изменение ценностных ориентиров, центром которых становится не семейная группа, а индивид. Эта переориентация, затрагивающая не только брачно-семейные, но и трудовые отношения и свободное общение, - результат длительного исторического развития, уходящего своими корнями в раннебуржуазную эпоху.

В патриархальном обществе прошлого отдельный индивид был немыслим и не воспринимал себя вне своей социально-групповой принадлежности.

Расширение сферы личного усмотрения по принципу, что счастье индивида - высшая цель брачного союза, а также повышение общего динамизма жизни открывают перед людьми новые возможности, но и создают новые проблемы. Уменьшение устойчивости брака остро ставит вопрос об ответственности родителей за воспитание детей; "серийная моногамия" далеко не всегда обеспечивает необходимую психологическую интимность, которая предполагает, кроме эмоциональной привязанности, чувство надежности, прочности союза и т. д.

Глубокие перемены происходят и в культуре. Прежде всего это крах традиционных антисексуальных установок и их псевдонаучного обоснования. Интеллигенция, а вслед за ней и другие слои общества перестают видеть в сексуальности нечто постыдное и низменное. Реабилитированная эротика находит разнообразное выражение как в массовой, так и в "высокой" культуре, будь то литература, кино или изобразительное искусство. Здесь действует подмеченная Д. С. Лихачевым общая закономерность художественного прогресса - сужение сферы запретного.

Расширение диапазона сексуальных переживаний, символизируемых в культуре,- часть процесса перестройки телесного канона и канона речевой пристойности, утвердившихся в начале нового времени. Ослабели культурные запреты против наготы: достаточно вспомнить эволюцию купальных костюмов и других видов одежды. Расширились границы речевой пристойности, некоторые слова, еще недавно считавшиеся нецензурными, вошли в широкий оборот. В этом можно усмотреть признак падения нравов. Но возможность обсуждать ранее неназываемое означает, что люди перестали бояться данных явлений, стали свободнее относиться к ним.

Изменение отношения к телу связано с общим изменением отношения к эмоциям. В противовес викторианской установке на подавление эмоций современная культура, включая научную психологию, подчеркивает ценность самораскрытия и пользу эмоциональной чувствительности. "Воспитание чувств" в сегодняшнем понимании - умение не только контролировать и подчинять чувства разуму, но и выражать свои чувства, слушаться веления сердца.

Сдвиги в брачно-семейных отношениях и половом символизме закрепляются и передаются следующим поколениям благодаря изменениям в системе половой социализации детей и молодежи. Расширение диапазона контактов и совместной деятельности мальчиков и девочек способствует выравниванию многих традиционных поло ролевых особенностей, а ослабление внешнего контроля (со стороны родителей или юношеской субкультуры) за их поведением дает молодым неслыханную прежде свободу принятия решений, включая вопросы половой жизни.

На забудем также акселерацию: более раннее половое созревание означает, естественно, и более раннее пробуждение сексуальных интересов задолго до наступления социальной гражданской зрелости. По данным В. Г. Властовского, средний возраст менархе (начало менструаций) у девочек-москвичек с 1930-х до 1960-х годов снизился с 15,1 до 13,0 года. Это заставляет взрослых, хотят они того или нет, создавать систему полового воспитания и просвещения не столько с целью возможно дольше удержать молодежь от половой жизни (типичная установка педагогики прошлого), сколько для того, чтобы научить молодых людей разумно управлять собственной сексуальностью. А поскольку официальная педагогика большей частью отстает от жизни и недостаточно эффективна, важную роль играет молодежная субкультура.

Большое социальное (а не только медицинское) значение имеет появление эффективных противозачаточных средств-контрацептивов. Их наличие освобождает людей от страха перед нежелательными "последствиями" половой жизни, что особенно важно для женщин. С распространением женских контрацептивов, особенно гормональных пилюль, фактическое право решения вопроса о предотвращении беременности переходит от мужчины к женщине. Это повышает степень ее свободы, но также и ответственности. Как влияет все это на сексуальное поведение, его ритм, интенсивность и социальные формы? Однозначного ответа на этот вопрос нет и быть не может вследствие социально-экономических, классовых, национальных, религиозно-культурных и многих других различий. Тем не менее можно указать общие тенденции, которые, хотя и в разной степени, характерны для всех индустриально развитых стран.

В развитии мировой сексуальной культуры на пороге третьего тысячелетия присутствуют те же общие, глобальные тенденции, что в других сферах общественной и личной жизни.

Происходит ее индивидуализация и приватизация, переход от внешнего социального контроля к индивидуальному саморегулированию; освобождаясь из-под власти церкви, семьи, общины и государства, сексуальность включается в систему индивидуальных, личных ценностей.
С ослаблением традиционных иррациональных страхов, противопоставления души и тела и табуирования телесных переживаний, сексуальное наслаждение, как и вообще чувственность, секуляризируется, признается положительной социальной и культурной ценностью, какой она всегда обладала в обыденном сознании, и включается не только в бытовую, но и в высокую культуру.
Демократическое общество отказывается от жесткой регламентации и унификации сексуальной жизни, предпочитая им плюрализм и толерантность. Сексуально-эротическая техника, мотивация, возрастные границы, количество и даже пол сексуальных партнеров все чаще признают частным делом индивидуального усмотрения каждого индивида или пары.
Женское равноправие и радикальная ломка полоролевых норм и стереотипов подрывает, делает проблематичными многие традиционные представления о природе пола и сексуальности. Это увеличивает разнообразие стилей сексуальной жизни и расширяет границы свободы личности.
Легализация однополой любви и рост политической и культурной активности сексуальных меньшинств также способствуют этим процессам, высвечивая коммуникативные и гедонистические аспекты сексуальности, принципиально несводимые к репродуктивной функции.

Процесс этот глубоко противоречив. Становление новых норм и образцов сексуального поведения всегда значительно отстает от разрушения старых стандартов, которое поначалу везде и всюду воспринимается как проявление аномии и анархии. Ослабление сексизма и многих традиционных табу расширяет индивидуальную свободу и избирательность только при условии достаточно высокой общей и сексуальной культуры. В противном случае, социальные издержки этого процесса оказываются огромными. Об этом с новой силой напомнила человечеству эпидемия СПИДа.

Нормы сексуального поведения и соответствующие моральные установки быстро изменяются. Разница между старшими, и младшими возрастами в этом отношении очень велика. Молодежь чувствует и поступает не совсем так, как делали в ее возрасте отцы и деды, поэтому представления, основанные на опыте прошлых поколений, часто не соответствуют истине.

Молодежь не только раньше созревает, но и раньше начинает половую жизнь. Современные юноши и девушки раньше приобретают сексуальный опыт; эти сдвиги охватывают весь цикл психосексуального развития и все формы сексуального поведения, от мастурбации до полового акта. По типу своего сексуального поведения они опережают своих свестников из прежних поколений на 3-4 года.

Поскольку половая жизнь сегодня начинается, как правило, до брака, большинство населения и особенно молодые люди считают добрачные связи нормальными, не скрывают и не осуждают их. Например, при опросе молодежи Восточной Германии такую точку зрения высказали 98 процентов мужчин и 97 процентов женщин.

Начало половой жизни практически не связано с брачными намерениями. Молодые люди руководствуются при этом не столько моральными нормами, сколько личными соображениями. Свыше 3700 студентов разных вузов РСФСР в конце 70-х годов отвечали на вопрос анкеты: "Как вы думаете, с какой целью юноши и девушки вступают сегодня в интимные отношения?" Из 9 возможных вариантов ответа первое место (28,8 процента мужчин и 46,1 процента женщин) заняла "взаимная любовь", затем идут "приятное времяпрепровождение" и "стремление к получению удовольствия" (38,3 и 20,6 процента) и "желание эмоционального контакта" (10,6 и 7,7 процента). "Предполагаемое вступление в брак" называли в качестве вероятного мотива 6,6 процента мужчин и 9,4 процента женщин. Затем идут такие ответы, как "самоутверждение" (5,5 и 3,6 процента), "любопытство" (4,9 и 5,6 процента), "престижность" (4,1 и 4,8 процента) и "расширение чувства свободы, независимости" (1,8 и 2,2 процента).

По данным С. И. Голода, сексуальная гармония и удовлетворенность прочно занимают третье место на шкале, измеряющей благополучие и устойчивость брака, вслед за духовной и психологической совместимостью (у супругов, состоящих в браке меньше 10 лет) и духовной и бытовой совместимостью (при стаже семейной жизни свыше 10 лет). О тесной связи между сексуальной удовлетворенностью и общим благополучием брака говорят и зарубежные данные.

Кризис традиционных религиозных запретов и появление эффективных контрацептивов способствуют большему, чем прежде, отделению сексуально-эротических отношений от репродуктивной функции. Судя по имеющимся данным, современный человек ведет более интенсивную сексуальную жизнь, чем его предки. Уменьшились ее сезонные колебания, увеличилось число сношений в неделю, удлинились эротические ласки, заметно обогатилась (особенно у более образованных и молодых пар) сексуальная техника.

Резко уменьшилась разница в стиле сексуального поведения и установок мужчин и женщин. Раньше женщины начинали половую жизнь значительно позже своих сверстников-мужчин. Теперь эта разница уменьшилась, а кое-где вовсе исчезла. С каждым следующим поколением уменьшается доля сексуально холодных, равнодушных женщин. Все больше женщин отклоняют принцип "двойного стандарта" как несправедливый и дискриминационный. Обследование 1779 замужних чехословацких женщин от 20 до 40 лет, разбитых на пять возрастных когорт по годам рождения, с 1911-1920-го до 1951-1958-го, показало, что средний возраст первого сексуального опыта снизился за это время с 20,75 года до менее чем 18 лет, доля женщин, испытывающих оргазм, выросла с 31 до 79 процентов, а высокая сексуальная активность в браке увеличилась с 40 до 86 процентов. Сходные тенденции действуют и в других странах. В 1920-е годы почти две трети американок жаловались на чрезмерную сексуальную активность своих мужей; теперь это мнение разделяют только 5 процентов. Вместе с тем женщины во всех странах мира горько жалуются на нечуткость и сексуальную некомпетентность мужчин, которые озабочены лишь собственными переживаниями, уделяя мало внимания сексуальному удовлетворению и чувствам женщины.

Перечисленные тенденции являются глобальными, общими для всех индустриально развитых стран. Однако существуют громадные национальные, социально-классовые, культурные и иные различия в степени их выраженности. Не следует недооценивать стабильность и историческую преемственность социокультурных установок и поведения. В разговорах о "сексуальной революции" долгосрочные, глубинные процессы часто смешиваются с временными, краткосрочными тенденциями, которые принципиально обратимы и имеют достаточно четкие границы.

Но самое главное - какие качественные сдвиги стоят за этими статистическими тенденциями? Означает ли новая "сексуальная свобода" прогрессивную индивидуализацию любовной жизни или рост сексуального отчуждения и деиндивидуализации?

"Секс" и "общество" часто мыслятся как равноправные стороны противоречия, и вопрос сводится к тому, какой из них отдать предпочтение. В теории Фрейда либидо - это постоянный инстинктивный соблазн, а труд - суровая внешняя необходимость, и между ними всегда существует конфликт.

Отчужденный, подневольный труд действительно заставляет человека искать эмоциональное удовлетворение в каких-то иных сферах бытия. Но и секс бывает отчужденным, функциональным, лишенным индивидуальной эмоциональной окрашенности.

За перестановкой акцентов стоят глубокие социальные сдвиги, прежде всего перемещение личных идеалов из сферы труда и производства в сферу досуга и потребления. Ранний капитализм ставил во главу угла успех, обладание, накопление, призывая ради этого ограничивать личное потребление и сами потребности. Сексуальность тоже была разрублена на две части: "дело" - это прокреативный секс, составляющий долг, обязанность и осуществляемый в рамках законного брака, а "потеха" - это уж как получится.

С ростом общественного богатства и увеличением массы свободного времени ценностные ориентации общества изменились: на первый план выходит потребление, по отношению к которому труд является лишь средством. Если бы речь шла только о том, что мотив потребления стал перевешивать мотив обладания, этот сдвиг можно было бы приветствовать. Что может быть нелепее, чем жить ради производства и накопления вещей? Не разумнее ли, потребляя их, жить в свое удовольствие?

Но жить только для себя - значит жить сегодняшним днем, причем растущая неустойчивость социального бытия побуждает индивидов гнаться за новыми и новыми удовольствиями. Применительно к нашей теме это значит, что секс становится в первую очередь развлечением, которое полемически противопоставляется серьезности, ответственности, долгу. Общество, где человек является прежде всего средством производства, неизбежно порождает репрессивную половую мораль. "Потребительское общество" подрывает репрессию, но одновременно низводит сексуальность до уровня развлечения. В результате секс рассматривается то как важнейшая сфера индивидуального самоутверждения, то как последнее убежище человека в обезличенном стандартном мире, то как развлечение, спорт, игра.

Как пишет известный американский социолог Айра Рисе, "новая сексуальность" означает небывалое разнообразие и индивидуализацию форм сексуального самовыражения. Старая половая мораль была прокрустовым ложем. Если индивид ему не соответствовал, общество не предлагало альтернатив, а старалось подогнать человека под заданные параметры. Главное преимущество "новой сексуальности" - возможность выбора, право личности самой выбирать наиболее подходящий ей стиль сексуального поведения. Достижения медицины в борьбе с венерическими заболеваниями и создание надежных контрацептивов также способствуют гуманизации сексуальных отношений, позволяя индивиду руководствоваться в принятии решений не страхом перед "последствиями", а другими, более высокими соображениями.

Но многие люди оказались к этому не подготовлены. Сексуальное поведение изменилось сильнее, чем моральные установки. В результате возникла, по выражению Рисса, "смертельная смесь" новых форм сексуального поведения с сильными пережитками старой репрессивной идеологии, блокирующими реалистический подход к сексуальности. Иллюзия сексуальной свободы в сочетании с отсутствием элементарных знаний способствовала распространению ложных представлений и мифов. И когда общество оказалось перед лицом грозной эпидемии венерических заболеваний, а затем СПИДа, консервативные силы не преминули возложить всю ответственность за это на идеологов "сексуального освобождения": вот к чему приводит либерализм!

Связь репрессивной половой морали с политическим консерватизмом не случайна. Половая мораль относится к числу самых консервативных и устойчивых элементов культуры, поэтому защита статус-кво неизбежно является и защитой этой морали. Лозунги охраны семьи и нравственности всегда находят живой отклик у населения, а играя на сексуальных страхах и предрассудках, легко скомпрометировать политического противника. Этот метод был известен уже в Византии XI века, где, по выражению английского историка Эдуарда Гиббона, педерастия была преступлением тех, кого нельзя было обвинить ни в чем другом.

По мнению идеологов "морального большинства" в Англии и США 1980-х годов, единственное спасение человечества - в возвращении к нормам традиционной морали, укреплении моногамного брака, осуждении всех сексуальных меньшинств, запрещении абортов, порнографии и т. д. Но насколько реальна эта программа, какие именно нормы она имеет в виду, можно ли обеспечить их эффективность и совместимо ли возрождение жесткого социального контроля с современными представлениями о правах человека?

"Моральное большинство" на самом деле не является ни моральным (оно стремится заменить нравственную саморегуляцию личности принудительным контролем извне), ни большинством (даже люди, голосующие за консерваторов, не поддерживают экстремистов правого толка). Задача не в том, чтобы вернуться к стилю жизни, существовавшему когда-то, а в том, чтобы осмыслить новые реалии и сблизить сексуальное поведение и моральные установки.

Все это имеет прямое отношение и к нашей стране.

После Октябрьской революции система брачно-семейных отношений подверглась крутой ломке. Традиционные религиозно-нравственные устои семейного быта были подорваны, особенно в городах. Дезорганизована была и половая мораль.

В 1920-х годах происходили яростные споры о "свободной любви", о том, нужна ли вообще пролетариату половая мораль и т. д.; в них участвовали видные ученые и деятели партии (например, Александра Коллонтай). Среди студенческой и рабочей молодежи широко распространялись добрачные и внебрачные связи. По данным разных исследователей, добрачные связи в те годы имели 85-95 процентов мужчин и 48-62 процента женщин. Мужчины в среднем начинали половую жизнь между 16 и 18 годами, а примерно четверть из имеющих сексуальный опыт - до шестнадцатилетия. Женщины начинали половую жизнь позже. Основным мотивом вступления в связь женщины называли "любовь" (49 процентов), "увлечение" (30 процентов) и "любопытство" (20 процентов), а мужчины - "половую потребность" (54 процента), "увлечение" (28 процентов) и "любопытство" (19 процентов). Очень высок был процент внебрачных беременностей и матерей-одиночек.

В 1930-х годах положение стало меняться, но весьма неоднозначно. С одной стороны, общество преодолевает анархическую стихию послереволюционных лет, восстанавливается нормативная связь сексуального поведения и брачно-семейных отношений, ориентация на устойчивую семью и ценности романтической любви. С другой стороны, сталинская система тотального административного контроля деформирует и подавляет сексуальность.

Политическую подоплеку этого прекрасно разъяснил уже Джордж Оруэлл. Герои "1984" хорошо понимают "смысл пуританства, насаждаемого партией. Дело не только в том, что половой инстинкт творит свой собственный мир, который неподвластен партии, а значит, должен быть по возможности уничтожен. Еще важнее то, что половой голод вызывает истерию, а она желательна, ибо ее можно преобразовать в военное неистовство и в поклонение вождю. Джулия выразила это так: - Когда спишь с человеком, тратишь энергию; а потом тебе хорошо и на все наплевать. Им это - поперек горла. Они хотят, чтобы энергия в тебе бурлила постоянно. Вся эта маршировка, крики, махание флагами - просто секс протухший. Если ты сам по себе счастлив, зачем тебе возбуждаться из-за Старшего Брата, трехлетних планов, двухминуток ненависти и прочей гнусной ахинеи?

Очень верно, подумал он. Между воздержанием и политической правоверностью есть прямая и тесная связь. Как еще разогреть до нужного градуса ненависть, страх и кретинскую доверчивость, если не закупорив наглухо какой-то могучий инстикт, дабы он превратился в топливо? Половое влечение бьшо опасно для партии, и партия поставила его себе на службу".

Вероятно, вначале это не было сознательной стратегией, а просто продолжением революционного аскетизма: люди, отказывавшие во всем себе, считали, что они вправе принудить к тому же всех остальных. Но со временем все больше проявлялась античеловеческая сущность этого стиля мышления.

Первой жертвой репрессий стала наука. Сексологические опросы исчезли вместе с социологией и социальной психологией. Психоанализ подвергся разгромной идеологической критике, а труды Фрейда были практически запрещены. Социально-нравственное регулирование половой жизни сменилось командно-административным. В 1934 году было восстановлено уголовное наказание за мужской гомосексуализм, в 1936 году запрещены аборты (запрет просуществовал до 1955 года).

Из школ постепенно исчезло всякое половое просвещение. А. С. Макаренко считал его практически излишним в семье, рекомендуя детские вопросы "тактично отводить", а в беседах с подростками концентрировать внимание на вопросах любви и нравственности, без "слишком открытого" разбора узкофизиологических вопросов, который казался ему циничным. Правда, Макаренко считал полезным, чтобы такие беседы проводил школьный врач, но содержание их он ограничивал вопросами гигиены. Фактически же и этого никто не делал. В обществе прокламировалась бесполая пуританская мораль, из искусства исчезли малейшие намеки на эротику; разводы и супружеские измены, особенно в послевоенные годы, со смаком обсуждались на партийных и комсомольских собраниях.

Этот поворот был не просто реакцией на социально-нравственные издержки послереволюционной дезорганизации брачносемейных отношений, а одним из аспектов командно-административной системы тотального контроля и подавления личности. Если человек - прежде всего производительная сила, он обязан в рабочее время производить материальные блага, а в семье - детей. Все остальное - от лукавого и подлежит уничтожению. Хотя эта жестокая, бесчеловечная по своей сути идеология тотального контроля драпировалась в моральные одежды, фактически она порождала лишь цинизм и лицемерие, от которых мы еще долго не оправимся.

Информационная медицинская сеть НЕВРОНЕТ