Эти размышления об общих тенденциях развития человеческой сексуальности не являются спекулятивными, они основаны как на данных теоретической сексологии, так и, в особенности, на результатах массовых сексологических опросов второй половины XX в.
После того как сексуальность, отчасти благодаря эпидемии СПИДа, стала респектабельным предметом научных исследований и философского дискурса, в разговор о ней включились не только сексологи, философы и психоаналитики, но и многие социологи - теоретики (Антони Гидденс, Пьер Бурдье). Это способствует повышению теоретического уровня и эмпирической обоснованности высказываемых суждений. Некоторые "сексуальные" сюжеты, например, изменение отношения к гомосексуальности, используются политологами (Роналд Ингелхарт) в качестве индикаторов общей динамики социальной терпимости и культурного плюрализма.
Чтобы не загромождать текст сносками и полемикой, я излагаю свои соображения в предельно сжатой тезисной форме. Их эмпирическое обоснование содержится в моих ранее опубликованных работах.
- Сексуальная культура XXI века будет продолжать
долгосрочные тенденции, которые проявились уже в XX столетии, а некоторые -
значительно раньше. Главные общие принципы и процессы этой эволюции -
индивидуализация и плюрализация культур и стилей жизни, так что нужно говорить
не о сексуальности, а о сексуальностях, не о сексуальной
культуре, а о сексуальных культурах . Эти процессы нужно анализировать на разных уровнях: социетальном (нормативная культура) и индивидуальном (стили и типы поведения). Это требует разных источников и методов исследования, но одно без другого неполно и непонятно.
- Глобальные, общие тенденции развития раньше и полнее проявляются в западных странах. На Востоке могут быть другие ценности и модели поведения. Впрочем, "западная" модель сексуальной культуры тоже не единообразна. Понятие "национальной сексуальной культуры" слабо разработано. Исторические культурные традиции часто важнее, чем социально-структурные моменты, однако их стабильность тоже относительна. Типологизация национальных сексуальных культур по нормативным предписаниям господствующих конфессий сплошь и рядом недооценивает исторические и субкультурные вариации развития. Эмпирически-ориентированная классификация, принимающая во внимание такие практически значимые моменты как степень сексуальной терпимости, структура семьи и взаимоотношения поколений, а также эпидемиологические показатели (Радемакерс), различает в европейском регионе три главных типа сексуальной культуры.
В странах Северной Европы, где отношение к сексуальности традиционно терпимое, подростки максимально автономны от старших, половые/гендерные различия резко уменьшаются, и существует систематическое сексуальное просвещение; демографическая и эпидемиологическая статистика в этих странах наиболее благоприятна. В странах Южной Европы (Италия, Испания, Греция и др.) традиционные стереотипы, влияние родительской семьи и религии сильнее, а сексуальное просвещение менее откровенно; там сохраняется двойной стандарт, но тенденции развития те же самые. Третья группа стран (условно - Центральной Европы), включающая Англию, Францию и Германию, стоит посредине, причем одни больше тяготеют к первому, а другие - ко второму полюсу. Очень велики индивидуальные различия между странами, особенно в институтах сексуального образования. Во всех типах стран налицо существенные социально-классовые, региональные и половые / гендерные различия, требующие конкретного количественного и качественного анализа.
Тем не менее, общее направление
развития сексуальности вообще и подростковой сексуальности в особенности (а именно она позволяет предугадать будущее и порождает наибольшее количество социально-педагогических и эпидемиологических проблем) во всех трех типах стран более или менее одинаково.
- Однако критерии сексуального "либерализма" или "консерватизма" относительны. Одна и та же культура может быть либеральной в одном вопросе и консервативной в другом. Например, при сравнении в 1994 г. сексуальных установок населения 24 стран, россияне (1998 человек, из них 64 % - женщины, средний возраст - 41 год) опередили всех остальных по готовности принять и оправдать внебрачные связи (их категорически осудили только 36 % опрошенных, а 17 % признали их допустимыми при всех условиях); в оценке добрачного и подросткового (до 16 лет) секса россияне оказались на среднем уровне, но ближе к либеральному полюсу, а в оценке гомосексуальных отношений - в консервативной части спектра ("всегда неправильными" их считают 57%, а вообще не осуждают - только 19% опрошенных).
- Сексуально-эротическое поведение и мотивация окончательно эмансипируются от репродуктивной биологии, связанной с продолжением рода, с которыми они были связаны в филогенезе. Рассмотрение человеческой сексуальности в терминах репродуктивного здоровья импонирует консервативным спонсорам и грантодателям, но методологически оно ошибочно. Эта эмансипация имеет два уровня: соционормативный и биологический.
Нормативный уровень подразумевает сдвиги в социальных установках. Сексуальность не направлена на деторождение, не нуждается в легитимации и рассматривается как самоценное средство получения чувственного удовольствия. Эта гедонистическая установка явно противоречит нормам христианской цивилизации, допускающей сексуальную жизнь только ради деторождения. Недаром христианские фундаменталисты выступают против контрацепции не менее яростно, чем против абортов. Для церкви речь идет не только о праве человека воспрепятствовать рождению новой жизни, но и о легитимации чувственности, апостол Павел и Лев Толстой с этим никогда бы не согласились.
В конце XX в. мотивационное разделение сексуальности и репродукции обрело также материальную, биологическую базу. С одной стороны, эффективная контрацепция позволяет женщинам заниматься сексом, без страха забеременеть. С другой стороны, генная инженерия создает потенциальную возможность производить потомство "в пробирке", с заранее запрограммированными наследственными данными, без сексуального общения и даже личного контакта родителей. Не думаю, что это приобретет широкий размах, "старый способ" имеет ряд преимуществ. Но к этому нужно добавить другие достижения биологии, например, возможность заранее узнавать пол зародыша, а затем, возможно, и детерминировать его.
Расширение сферы индивидуальной репродуктивной свободы чревато серьезными социетальными последствиями (например, угроза депопуляции, вместо привычного перенаселения, или изменения необходимого соотношения полов, если "все" вдруг захотят рожать мальчиков). Однако я не вижу в этом катастрофы. Помимо традиционных стихийных способов регулирования (если девочек станет мало, их рождение станет более престижным) и методов материального поощрения желаемого поведения, техногенное общество в случае необходимости сможет корректировать нежелательные явления, не прибегая к насилию над индивидами.
- Благодаря достижениям медицины, особенно сексофармакологии (эффективные средства контрацепции и препараты типа виагры), возрастные рамки сексуальной активности расширяются, люди смогут испытывать сексуальные радости чаще и дольше, чем это было в недавнем прошлом или настоящем. Такие проблемы как мужская импотенция и женская аноргазмия в значительной мере отойдут в прошлое. Люди смогут продолжать сексуальную жизнь вплоть до старости, но для этого им придется заботиться о сохранении здоровья, красоты и культуры тела в целом. Причем это в равной мере касается мужчин и женщин. Культ тела порождает новые тревоги и психологические расстройства (например, болезненное желание похудеть, anorexia nervosa, которая была исключительно женским расстройством, в конце XX в. стала появляться у молодых мужчин), но одновременно стимулирует заботу о здоровье, соблюдение правил личной гигиены и способствуют долголетию. Однако это возможно только при достаточно высоком уровне благосостояния и общественного здравоохранения. Бедные и необразованные слои остаются также (сравнительно) сексуально обездоленными.
- Сдвиги в сексуальной культуре неразрывно связаны с изменениями в системе гендерного порядка. Главным субъектом и агентом этих изменений являются не мужчины, а женщины, социальное положение, деятельность и психика которых изменяются сейчас значительно быстрее и радикальнее, чем мужская психика. Дело здесь, вероятно, не столько в более широкой адаптивности женщин (по теории В.А. Геодакяна), сколько в общей логике социально-классовых отношений. Любые радикальные социальные изменения осуществляют прежде всего те, кто в них заинтересован, в данном случае - женщины. Женщины шаг за шагом осваивают новые для себя занятия и виды деятельности, что сопровождается их психологическим самоизменением и изменением их коллективного самосознания, включая представления о том, как должны складываться их взаимоотношения с мужчинами. Хотя систематических кросс-культурных исследований такого рода я не знаю, похоже на то, что и женские самоописания, и женские образы маскулинности изменились за последние десятилетия больше, чем мужские. Дело не в ригидности, жесткости мужского сознания, а в том, что класс, который теряет господство, не торопится сдавать свои позиции и делает это только под нажимом, в силу необходимости. Степень и темпы изменения гендерного порядка и соответствующих ему образов маскулинности очень неравномерны в разных странах, в разных социально-экономических слоях, в разных социально-возрастных группах и среди разных типов мужчин и женщин.
- Глубокие сдвиги в гендерных стереотипах и поведении означают не "феминизацию" мужчин и / или "маскулинизацию" женщин и образование некоего "унисекса", а ослабление поляризации гендерных различий и связанной с ними социальной стратификации. Многие традиционные различия мужского и женского, которые привычно ассоциируются с половым диморфизмом, такие как инструментальный и экспрессивный стиль жизни или мужская гомосоциальность, не столько исчезают, сколько трансформируются и перестают быть обязательной социальной нормой. Это открывает дорогу проявлению множества индивидуальных вариаций, которые могут быть связаны или не связаны с полом и гендером.
- Эти закономерности проявляются и в сфере сексуальных отношений.
Сексуальная революция второй половины XX века была прежде всего женской революцией. Идея равенства прав и обязанностей полов в постели - плоть от плоти общего принципа социального равенства.
Сравнительно-исторический анализ динамики сексуального поведения, установок и ценностей за последние полстолетия показывает повсеместное резкое уменьшение поведенческих и мотивационных различий между мужчинами и женщинами в возрасте сексуального дебюта, числе сексуальных партнеров, проявлении сексуальной инициативы, отношении к эротике и т.д. Положение в разных странах зависит не столько от уровня их социально-экономического развития, сколько от степени социального равенства полов. Эти сдвиги, несомненно, продолжатся и в XXI веке. С этим связано обострение многих старых и появление новых психосексуальных проблем.
Появление женской гормональной контрацепции дает женщинам небывалую власть над репродуктивными процессами. Сегодня женщина может решать этот вопрос без согласия и даже без ведома мужчины. Ресексуализация женщин, которые лучше мужчин рефлексируют и вербализуют свои сексуальные потребности, также создает для мужчин трудности, такие, как исполнительская тревожность. Массовое распространение таких ранее запретных сексуальных позиций как "женщина сверху" и куннилингус, повышая сексуальное удовольствие обоих партнеров, есть одновременно символический удар по фаллоцентризму и гегемонной маскулинности. Cовременные молодые женщины ожидают от своих партнеров не только высокой потенции, но и понимания, ласки и нежности, которые в прежний мужской джентльменский набор не входили. В результате традиционная поляризация мужской и женской сексуальности корректируется принципами основанного на взаимном согласии партнерского секса.
Однако при всем выравнивании мужских и женских сексуальных сценариев, мужская сексуальность остается более экстенсивной, предметной, не связанной с эмоциональной близостью и переживаемой не как отношение, а как завоевание и достижение. Многие мужчины по-прежнему отождествляют маскулинность с сексуальностью, осмысливая последнюю главным образом количественно - размеры пениса, сила эрекции, частота сношений и количество женщин. Почти каждый юный Вертер по-прежнему втайне завидует Дон Жуану. Многие юноши ассоциируют взрослость с началом сексуальной жизни, причем вирильность отождествляется с потенцией, а ее реализация - с агрессией и насилием. Думаю, что так будет и дальше. За особенностями мужской сексуальности стоит не только стиль воспитания, который можно изменить и скорректировать, но и глубинные биоэволюционные различия, имеющие кросскультурный и трансисторический характер
- Индивидуализация и плюрализация сексуальностей реализуется в множественности сексуальных сценариев (скриптов), которые в принципе одинаковы у мужчин и женщин, но весьма неравномерно распространены в разных популяциях. Оценить их историческую и когортную динамику сегодня невозможно из-за недостатка эмпирических данных и концептуальной неразработанности проблемы.
Если говорить об интра-индивидуальных сценариях, то за некоторыми их компонентами стоят глубинные личностные свойства. Например, важнейшая психологическая черта молодых мужчин, ведущих интенсивную сексуальную жизнь и имеющих связи с большим количеством женщин - любовь к новизне и риску, с которой коррелируют гипермаскулиность, физическая привлекательность, эмоциональная раскованность и повышенный уровень тестостерона. Иными словами, эти молодые люди сексуальнее своих сверстников и полнее персонифицируют в себе традиционные ценности маскулинности - предприимчивость, смелость, раскованность, любовь к риску и т.д. Возраст сексуального дебюта и индивидуальный стиль сексуальной активности старшеклассников, включая "любовь к риску", коррелируют как со степенью их физической зрелости (точнее - с тем, как они ее воспринимают), так и со стремлением скорее добиться взрослого статуса, причем это верно для обоих полов. Отсюда вытекает, что одни и те же природные качества дают молодым людям определенные социосексуальные преимущества и одновременно являются факторами социального риска (девиантное поведение, склонность к наркотикам, алкоголизму и сексуальному насилию). Этот факт весьма существенен для сексуального и всякого прочего воспитания и образования молодежи.
- В прошлом изучение сексуального поведения часто строилось вокруг институтов брака и семьи. Этот ракурс проблемы, то есть сопоставление брачной, добрачной и внебрачной сексуальной активности, остается существенным.
Вопреки предсказаниям радикалов, моногамный брак и юридически неоформленные постоянные партнерские отношения (сожительства) отнюдь не отмирают. Как показывают результаты Всемирного исследования ценностей, граждане постиндустриальных обществ считают частную жизнь важнее политической. Когда в 1990 году население 43 стран опрашивали, какая сфера жизни для них самая важная, первое место - 83 % заняла семья. Хотя "постматериалисты" значительно терпимее "материалистов" относятся к разводу, аборту, внебрачным связям и проституции, они отнюдь не поддерживают идею отмирания брака и семьи, что же касается заботы о детях, то ее ценность даже возрастает. В 1990-х годах выросло число людей, согласных с тем, что "для счастливого детства ребенок нуждается в доме, где есть и отец и мать". Вообще "детские" и семейные ценности явно находятся на подъеме. Это связано с изменением понимания качества жизни. По всем социологическим опросам, включая данные самого Ингелхарта, женатые люди больше удовлетворены жизнью, чем одинокие, и т.д.
- Однако сами семейные ценности дифференцируются, на первый план выходят качественные показатели субъективного благополучия. Если традиционный брак является достаточно жестким социальным институтом, то современные партнерства и браки тяготеют к тому, чтобы быть "чистыми", самоценными отношениями, основанными на взаимной любви и психологической интимности, независимо от способа их социального оформления. Такие отношения значительно менее устойчивы, чем нерасторжимый церковный брак и даже буржуазный брак по расчету, основанный на общности имущественных интересов. Это означает неизбежное увеличение числа разводов и связанных с ними социально-психологических проблем. Актуальной задачей общества становится поэтому не только укрепление семьи, но и повышение культуры развода, от недостатка которой больше всего страдают дети. При этом те же самые процессы, которые порождают болезненные проблемы, нередко содержат в себе в средства их смягчения. Например, психологическая травма, причиняемая ребенку разводом родителей, смягчается осознанием того, что это явление массово, ты не один в таком положении.
- Типичная форма сексуального партнерства у современных молодых людей - так называемая серийная моногамия, когда человек живет одновременно только с одним партнером или партнершей, но эти отношения продолжаются не всю жизнь, а только какой-то более или менее длительный отрезок времени. Эта установка противоречит, с одной стороны, идее пожизненного брачного союза, а с другой - леворадикальным идеям о ненужности института брака и супружеской верности вообще. Отношение серьезных социологов к серийной моногамии сначала было ироническим, казалось, что она может существовать только в молодежной среде и при отсутствии детей. Но последние десятилетия показали, что подобная практика, нравится нам это или нет, становится все более распространенной, а связанные с нею социальные издержки могут быть компенсированы. В более образованной городской среде эта тенденция продолжится и в XXI веке, государству и системам социального страхования нужно к ней приспосабливаться.
Установка на возможную временность сексуального партнерства производна от высокой социальной мобильности, которая делает любые социальные идентичности и принадлежности (профессиональные, территориально-этнические, конфессиональные и т.д.) более изменчивыми и сменными. С одной стороны, это создает ситуацию ненадежности и неопределенности, но с другой - увеличивает степень индивидуальной свободы и связанной с нею ответственности.
- Снижение возраста сексуального дебюта и автономизация подростковой и юношеской сексуальности от "внешних" форм социального контроля со стороны родителей, школы, церкви и государства создает множество опасных ситуаций, прежде всего - нежелательных беременностей, абортов и заражения инфекциями, передаваемыми половым путем (ИППП), последнюю угрозу сделал особенно серьезной СПИД. В 1970-х годах раннее начало сексуальной жизни повсеместно коррелировало с различными антинормативными и девиантными поступками (плохая успеваемость, пьянство, хулиганство, конфликты с учителями и родителями и т.д.). В дальнейшем эта взаимосвязь ослабела. Хотя раннее начало сексуальной жизни часто коррелирует у подростков с проблемным поведением и стремлением скорее повзрослеть, оно зависит как от социальных условий, так и от индивидуальных, личных особенностей подростка. Это необходимо учитывать в практике сексуального просвещения.
- Убедившись в бесплодности запретов и неэффективности семейного сексуального образования , большинство западных стран в конце XX в. пошли по пути создания общественных систем сексуального просвещения детей и подростков. Хотя в большинстве стран службы сексуального просвещения находятся в начальной стадии развития и плохо согласованы друг с другом, они уже дают положительные плоды, особенно в том, что касается уменьшения количества абортов и профилактики ИППП и ВИЧ-инфекции. Те страны, которые с этим запоздали (США), имеют значительно худшие демографические и эпидемиологические показатели. Нет сомнения, что в XXI в. усилия по сексуальному образованию подростков и молодежи будут продолжены, причем акцент делается не на запретах, а на убеждении и просвещении.
- Важные сдвиги происходят в сфере сексуальной морали.
Само по себе моральное регулирование и оценка сексуальных отношений не
исчезают, но они становятся более гибкими и реалистическими. При этом
а)
уменьшается разрыв между повседневной, бытовой и официальной моралью (и,
следовательно, становится меньше лицемерия) и б) суживается круг морально
оцениваемых явлений.
- Число и тип сексуальных партнеров и конкретные сексуальные техники (что именно люди делают в постели) постепенно становятся исключительно делом личного усмотрения. Главным и единственным критерием моральной оценки сексуальных действий и отношений становится их добровольность, взаимное согласие партнеров, причем требовательность общества в этом отношении заметно повышается. Осуждению, а порой и юридическому преследованию, подвергается не только прямое сексуальное насилие, но и различные формы сексуального принуждения, на которые раньше не обращали внимания. Нетерпимость к сексуальному насилию и принуждению четко коррелирует с гендерным равенством, демократичностью и просвещенностью общества.
В связи с этим возникает ряд теоретических и научно-практических проблем - как разграничить реальное насилие от условного, игрового, можно ли устранить гендерную асимметричность в процессе ухаживания, сделать так, чтобы "да" всегда было "да", а "нет" - всегда "нет", или же некоторая неопределенность и непредсказуемость, будучи фактором риска, представляет собой неотъемлемый компонент флирта и сексуальной игры?
- Важный элемент современной сексуальной культуры - нормализация гомосексуальности, связанная с общим ростом социальной терпимости, ослаблением гендерной биполярности и эмансипацией сексуальности от репродукции. Хотя гомофобия и дискриминализация людей по признаку их сексуальной ориентации во всем мире остается серьезной социально-политической проблемой, по данным массовых национальных опросов, в последние 30 лет наблюдается заметный рост терпимости к однополой любви, особенно среди молодых (18-24 года) и более образованных людей, а также увеличение числа мужчин и особенно женщин, которые признают, что испытывали сексуально-эротическое влечение к лицам собственного пола (чаще всего в юности). Однако это не сопровождается ни увеличением числа гомосексуальных контактов (в момент опроса или на протяжении жизни), ни увеличением количества людей, считающих себя гомо= или бисексуалами. Исключительные гомосексуалы всюду составляют незначительное меньшинство населения.
Морально-психологическая нормализация однополой любви влечет за собой важные социальные последствия. Она облегчает как самореализацию геев и лесбиянок, так и их социальную интеграцию. Уже в первой половине XXI века однополые браки или домашние партнерства будут легализованы во всех цивилизованных странах, а дискриминация людей по признаку их сексуальной ориентации станет такой же юридически и морально неприемлемой, как расизм или антисемитизм. Однако результатом ослабления гетероцентризма и гетеронормативизма (признание гетеросексуальных отношений как единственно нормальных) будет не увеличение абсолютного числа или удельного веса геев и лесбиянок, а то, что люди перестанут бояться влечения к лицам собственного пола и категоризировать себя и других по этому признаку (подобно тому, как никто не классифицирует людей по тому, предпочитают ли они блондинок или брюнеток и как они относятся к позиции "женщина сверху"). В демократическом обществе сексуальная ориентация из политической проблемы постепенно становится делом индивидуального предпочтения. В научно-теоретическом плане это актуализирует изучение бисексуальности, сексологический статус которой в настоящее время неопределенен.
Де-демонизация гомосексуальности одновременно означает и ее де-поэтизацию. Однополая любовь становится такой же разнообразной и вариабельной, как разнополая, а сексуальная идентичность - одной из многих личных идентичностей. У некоторых индивидов она может быть сменной. Вместе с идеей монолитной гей-идентичности рушится и популярная в последней трети XX в. идея всеобъемлющей gay community.
- Нормализация гомосексуальности - первый случай социального признания индивидуально-групповых особенностей, не укладывающихся в прокрустово ложе полового диморфизма, гендерной биполярности и репродуктивной модели сексуальности. Постепенно такого же признания добиваются и другие сексуальные меньшинства (трансексуалы, трансвеститы, садомазохисты и др.). Это обостряет проблему соотношения социально-нравственных и медико-биологических критериев депатологизации и демедикализации сексуального поведения и его субъектов. Вопрос не в том, может ли человек размножаться, а может ли он быть счастливым полноценным членом социума и совместима ли реализация его сексуальных желаний с безопасностью окружающих людей.
- Плюрализация стилей жизни выводит многие старые проблемы из сферы исключительной компетенции психиатрии и сексопатологии и одновременно ставит перед клинической медициной новые задачи. Вместо того, чтобы безуспешно пытаться изменить необычный стиль сексуальной жизни своего клиента, по принципу "телеграфный столб - это хорошо отредактированная сосна", врачи и психологи помогают ему добиться максимально возможного благополучия в рамках его собственной индивидуальности, уменьшив связанные с ней специфические трудности и риски (применительно гомосексуальности - склонность к депрессии, применительно к садомазохизму - разграничение допустимого и недопустимого риска и т.п.).
- Принципиально меняется отношение общества к эротике. В XX в. ее включили в число предметов массового потребления, но консервативные силы часто использовали это в политических целях. Научные исследования показывают, что административные запреты на эротику большей частью неэффективны, а сами эротические материалы не приносят того вреда, который им приписывают. По мере ослабления сексуальных страхов населения, будут ослабевать и юридические запреты на сексуально-эротические материалы. Потребление эротики становится делом индивидуального усмотрения, а свобода получения и распространения сексуальной информации - одним из неотчуждаемых прав взрослого человека.
- Существенный сдвиг в сексуальных установках конца XX в. - нормализация аутоэротизма и мастурбации. Мастурбационная тревожность и чувство вины по этому поводу, отравлявшие жизнь бесчисленным поколениям мужчин и женщин, постепенно отходят в прошлое. Хотя многие люди продолжают считать мастурбацию опасной и постыдной (авторы британского национального опроса 1992 г. даже не решились включить вопрос о ней в свою анкету), эти страхи заметно ослабевают. Многие взрослые благополучно женатые люди не только дополняют ею свою партнерскую практику, но и считают ее автономной и самоценной формой сексуальной активности.
- Исключительно важной формой сексуального удовлетворения становится виртуальный секс, особенно для тех людей, которым по тем или иным причинам трудно реализовать свои эротические желания в обычных отношениях, лицом к лицу. Интернет - это и новая, не ограниченная даже государственными границами, служба знакомств, и возможность проиграть свои воображаемые сексуальные идентичности, и просто шанс выговориться. Как и всякое новое явление, это чревато определенными опасностями, прежде всего - возможностью отрыва от действительности и ухода из реальной жизни в виртуальную. Сексологи уже говорят об особой "виртуальной сексуальной одержимости". Но подвержены ей, как и "телемании", о которой много писали в середине XX в., главным образом люди с уже наличными коммуникативными проблемами и трудностями. К тому же виртуальный секс может использоваться и в целях сексуальной терапии.
- Меняются функции коммерческого секса (проституции). В последней трети XX в. в странах Западной Европы он практически перестал выполнять функцию сексуальной инициации подростков и юношей, это происходит сегодня в их собственной среде. Однако проституции остается прибежищем тех, кто по тем или иным причинам не может сочетать сексуальные отношения с любовными - секс без ухаживания, свобода от ответственности, анонимность, техническое разнообразие, возможность удовлетворить какие-то "неканонические", "странные" запросы, разновозрастность, секс вдали от дома, последнее убежище для несчастных, уродливых и больных, и т.д. Чтобы понять это, нужно изучать и типологизировать не только и не столько сексработниц и учреждения сексуального обслуживания, сколько их клиентов.
Выработать единую стратегию и социальную политику относительно проституции западные общества в XX в. не смогли, даже две самые сексуально либеральные страны - Дания и Швеция - в этом вопросе решительно расходятся.
- Самая трудная проблема, которую XX век оставил в наследство XXI-му, - отношение к детской сексуальности. В этом вопросе существуют две противоположные и одинаково важные тенденции.
С одной стороны, в противоположность средневековой идее имманентной чистоты и асексуальности ребенка (хотя она сосуществовала с идеей такой же имманентной детской греховности, от которой ребенка может уберечь только строгость и родительский контроль), европейская культура нового времени, особенно после Фрейда, признает факт существования детской сексуальности, которую должны учитывать родители и воспитатели и из которой вытекает также право детей и особенно подростков на получение сексуальной информации.
С другой стороны, западное общество, в отличие от ряда древних цивилизаций, остро осознает необходимость защиты детей от сексуальных посягательств и эксплуатации со стороны взрослых. Отсюда - целый ряд социально-правовых проблем, таких как легальный возраст согласия, запрещение производства и распространения детской порнографии и т.д.
Поскольку дети - естественные жертвы всех, включая и сексуальные, злоупотреблений взрослых, покушения на них всегда были частыми, они вызывают сильную эмоциональную реакцию со стороны общества. В конце XX в. консервативные силы часто использовали такие скандалы для разжигания массовой истерии в средствах массовой информации. В спорах на эти темы зачастую непонятно, идет ли речь о защите детей от сексуальных посягательств со стороны взрослых, или от их собственной пробуждающейся сексуальности. Чтобы корректно поставить эти вопросы, необходимо теоретическое уточнение целого ряда понятий, включая понятие "педофилии" и "сексуального совращения". При этом неизбежно возникает множество деликатных вопросов, например, наличие потенциально эротических компонентов в материнской и отцовской любви, разграничение осознанных и неосознанных мотивов эмоциональной привязанности взрослых к детям и т.д. Это не сексологические, а психологические вопросы, которыми предстоит заняться ученым XXI века.
- Индивидуализация и плюрализация сексуальных отношений обогащает сексуально-эротический репертуар и освобождает людей от многих древних табу и страхов, но одновременно порождает новые психосексуальные проблемы. Иначе просто не может быть, высшие человеческие потребности принципиально ненасыщаемы, их удовлетворение не имеет простых стандартных решений.
- Снятие и ослабление многих культурных запретов делает сексуальную жизнь более будничной, прозаической, подверженной манипулированию со стороны масс-медия. Самой массовой сексуальной проблемой в конце XX века стала скука, отсутствие сексуального желания - люди имеют все социальные и физиологические предпосылки для занятий сексом, но их просто не тянет к нему. Созданные масс-медия мифы порождают у людей завышенные, не принимающие в расчет их собственную индивидуальность, ожидания и требования к сексуальной гратификации, и неизбежно порождают разочарования. Сексуальная активность, какой бы высокой она ни была, не может заменить других форм личной самореализации. Главные трудности, с которыми будут сталкиваться люди XXI в., - не столько сексуальные, сколько коммуникативные - чувство одиночества, неудовлетворенная потребность в самораскрытии, любви и психологической интимности. В этом смысле психология любви - более интересный и перспективный сюжет, чем психология сексуальности, хотя возможностей для обобщений естественнонаучного типа в ней меньше.
- Изменения в характере сексуальных ценностей общества неизбежно порождают сдвиги в содержании самого сексологического знания. Их общая тенденция - "гуманитаризация". Прежде всего, это предполагает критическое отношение к жесткой нормативности, все равно - морально-религиозной или медицинской. Индивидуализация сексуальности означает перемещение акцентов с анализа ее объективных функций (чему служит то или иное сексуальное действие?) на изучение ее субъективных значений и смыслов (что оно значит для кого-то?). Если раньше ученые старались зафиксировать сексуальное поведение (кто, с кем, что, как часто и т. п. делает), то теперь их внимание концентрируется на изучении эротического воображения и мотивации (зачем и почему?). Для этого нужны гораздо более тонкие методы. С изменением сексологической тематики и проблематики упрощенные, редукционистские биолого-медицинские теории и модели уступают место более сложным и тонким социологическим, культурологическим и психологическим моделям.
Однако разные дисциплины сохраняют автономию своих парадигм. При ближайшем рассмотрении, постмодернистский конструктивизм столь же односторонен, как и эссенциализм. Учитывая многомерность самого феномена сексуальности и ее связей с организмом, личностью, культурой и социумом, единая, всеобъемлющая теория пола и сексуальности принципиально невозможна. Разные "теоретические перспективы" в сексологии, которых насчитывается без малого сорок, по-прежнему остаются взаимодополнительными, а учебники сексологии - эклектическими. Важнейшие научные открытия относительно сексуальности делают не "чистые" сексологи, а ученые, твердо стоящие на почве фундаментальных базовых дисциплин (генетики, эндокринологии, социологии, антропологии и т.д.) и соответствующих научных парадигм. Философия и "культурные исследования" выполняют по отношению к ним критическую функцию, показывая недостаточность и ограниченность монодисциплинарного (и вообще научного) знания и выдвигая новые вопросы и гипотезы.
- Перечисленные выше тенденции являются глобальными, но они по-разному проявляются в разных странах и социальных средах. Россия также имеет свою специфику.
- Историческая традиционная русская сексуальная культура, как на бытовом, так и на символическом уровне, всегда отличалась крайней противоречивостью. Жесткий патриархатный порядок, логическим завершением которой была пословица "не бьет - не любит", сочетается с фемининным национальным характером и синдромом "сильной женщины". Откровенный крестьянский сексуальный натурализм, не знающий закрытости и интимности, соседствует с суровым внемирским православным аскетизмом. Разобщенность телесности и духовности проявляется и в языке, и в телесном каноне, и в представлениях о любви. Изощренная матерщина и иное сквернословие соседствуют с отсутствием высокой эротической лексики. Это усугубляется сословными и классовыми контрастами.
Начиная, как минимум, с XVII века, все цивилизационные процессы в России проходят под влиянием во взаимодействии с Западом, "цивилизация" воспринимается как европеизация и вестернизация и вызывает прямо противоположные чувства. Одни видят в этом прогрессивную индивидуализацию и обогащение жизненного мира, а другие - разложение и деградацию. Всевластие бюрократического государства и отсутствие четкого разграничения публичной и частной жизни затрудняет формирование автономных субкультур, являющихся необходимой предпосылкой сексуального, как и всякого другого, плюрализма и терпимости. Отношение к сексуальности и эротике в России всегда политизировано и поляризовано, а реальные проблемы частной жизни при этом нередко теряются.
Тем не менее, в России XIX - начала XX в. происходили принципиально те же процессы, что и в Европе, и обсуждались они в том же самом интеллектуальном ключе. Особенно важную роль в развитии русской сексуально-эротической культуры сыграл Серебряный век.
- Октябрьская революция прервала это поступательное развитие. Декадентская эротика была не нужна рабоче-крестьянским массам, а большевистская партия видела в неуправляемой сексуальности угрозу своей идеологии тотального контроля над личностью. К тому же советская власть уже в 1920-х годах столкнулась со сложными социально-демографическими и социально-медицинскими проблемами (дезорганизация брачно-семейных отношений, рост числа нежелательных беременностей и абортов, распространение проституции, ИППП и т.д.). Не сумев справиться с ними цивилизованным путем, Советская власть в 1930-х гг. обратилась к репрессивным, командно-административным методам (рекриминализация гомосексуальности, запрещение коммерческой эротики, ограничение свободы развода, запрещение искусственных абортов и т.д.) Идеологическим оправданием этой политики была уникальная большевистская сексофобия ("у нас секса нет"), с резко выраженным анти-буржуазным и анти-западным острием. С помощью репрессивных мер в СССР была выкорчевана сексуально-эротическая культура (эротическое искусство, научные сексологические исследования и какое бы то ни было сексуальное просвещение). Однако ее официально провозглашенные практические цели - укрепление семьи и нравственности и повышение рождаемости - не были достигнуты. Напротив, эта политика имела эффект бумеранга. Вместо повышения рождаемости страна получила рост числа подпольных абортов, а как только аборты были легализованы - заняла по этому показателю первое место в мире. Запрещение легального сексуально-эротического дискурса неизбежно низводит человеческую сексуальность до уровня немой, чисто физиологической, активности, делая ее не только примитивной, но и социально опасной и непредсказуемой.
- Как только репрессивный режим ослабел, сексуальный дискурс стал возрождаться, причем выяснилась не только чудовищная отсталость страны, но и то, что, несмотря на все репрессии и социальную изолированность от Запада, главные тенденции динамики сексуального поведения здесь те же, что и там - снижение возраста сексуального дебюта, эмансипация сексуальной мотивации от матримониальной, рост числа разводов, добрачных и внебрачных зачатий и рождений, повышение интереса к эротике, ресексуализация женщин и т.д. В том же направлении эволюционируют и сексуальные установки россиян. Причем, по данным всех эмпирических исследований, существенные сдвиги в этом направлении начались не в эпоху перестройки и гласности, а уже в 1960-х и особенно 1970-х годах. Подростки 1990-х годов только продолжили этот процесс.
Отличие России от Запада заключается не в направлении развития, а в его хронологических рамках и в степени общественной рефлексированности. Сексуальное поведение и ценности петербуржцев середины 1990-х годов напоминают те, которые существовали в Финляндии в начале 1970-х годов, а структура сексуального поведения современных российских подростков похожа на то, что было типично для юных американцев начала 1970-х.
Второе существенное различие - уровень рефлексивности. В демократических странах Запада сдвигам в сексуальном поведении обычно предшествовали сдвиги в социальных установках, которые выражались и обсуждались публично. В России на бытовом уровне дело обстоит так же (иначе просто не бывает). Однако цензурные запреты и ограничения тормозят осознание этих сдвигов, которые из-за этого кажутся неожиданными и катастрофическими. Так было не только при советской власти, но и сейчас. Сегодняшние российские политические и педагогические дебаты о задачах и возможностях сексуального просвещения зачастую идут на уровне 1950-х годов, а то и конца ХIХ века. Многие важные проблемы, которые открыто обсуждаются на любой молодежной тусовке, профессионально вообще не отрефлексированы и остаются под запретом, дабы не вводить молодежь в соблазн. Разрыв поколений в вопросах сексуальной культуры в России сейчас не только больше, чем на Западе, но и чем он был во время сексуальной революции 1960-70-х годов.
- Сдвиги в сексуальном поведении молодежи застали российское общество и государство врасплох и сопровождаются значительными социальными издержками. При этом глобальные демографические процессы, такие, как снижение рождаемости, органически сливаются с локальными, обусловленными социально-экономическим упадком и дезинтеграцией России (снижение уровня жизни, рост детской смертности, разрушение общественного здравоохранения и общая криминализация страны). Обсуждающие их политики и журналисты, вместо серьезной научной статистики, пользуются случайными, недостоверными данными, отбор и выводы из которых крайне политизированы. Отечественные данные не сравниваются с тем, что происходит в других развитых странах. В результате закономерные глобальные процессы зачастую принимают за местные, сугубо российские, вытекающие из специфически российских и трудностей. Сложные и противоречивые тенденции общественного развития примитивно объясняются "падением нравов", влиянием "растленного Запада", происками западных спецслужб и фармацевтических кампаний. Это приводит к крайне опасным результатам.
- Главный положительный результат ельцинского десятилетия в сексуальной сфере - достигнутое усилиями медиков значительное снижение количества нежелательных беременностей и абортов. Однако соответствующие российские показатели остаются одними из самых худших в мире. Успешная контрацепция требует не только материальных средств, но и наличия достаточно высокой общей сексуальной культуры. Между тем идея систематического сексуального просвещения молодежи была опорочена и заблокирована совместными усилиями коммунистов, церковников и коррумпированных СМИ, при активной финансовой и идеологической поддержке американских фундаменталистов из так называемого движения Pro Life. Начатый в 1996 г. и продолжающийся по сей день крестовый поход против сексуального просвещения отбросил страну на 20-25 лет назад. Заметно усиливаются гомофобия (декриминализация гомосексуальности в 1993 и ее депатологизация в 1999 году были осуществлены в России главным образом под давлением Запада), ксенофобия и антисемитизм.
Тем временем Россия, в дополнение к прочим трудностям, оказалась перед лицом вполне предсказуемой эпидемии СПИДа и ИППП, в предотвращении которых, как показывает западный опыт, решающая роль принадлежит сексуальному просвещению, которого в стране нет и не планируется.
Продолжение нынешней сексуальной политики (точнее -
заменяющей ее анти-сексуальной истерии), в сочетании с другими
неблагоприятными условиями (низкий уровень жизни, низкая рождаемость, высокая
детская смертность, низкая культура здоровья и особенно традиционная
нечувствительность россиян к факторам социального и личного риска и угрозы
смерти, связанная с такими культурно-историческими диспозициями как фатализм,
социальный мазохизм и выученная беспомощность) создает реальную возможность
физического вымирания и деградации страны. Общая консервaтивная и
aнти-зaпадная риторика aдминистрации B.B.Пyтинa особых надежд в этом отношении
не внушает. Это делает перспективы России в XXI веке довольно
мрачными.
