| СЕКСОЛОГИЯ | |||||||||||
| Персональный сайт И.С. КОНА |
| ||||||||||
Насколько распространены среди людей гомосоциальность и гомофилия и типичны ли они только для мужчин или также для женщин? Ответ на эти вопросы могут дать, с одной стороны, историко-этнографические, а с другой – психологические исследования. Первые идут от социума к индивиду, рассматривая гендерную сегрегацию как социальный институт. Вторые идут от индивида к социуму, изучая главным образом индивидуальные склонности и особенности поведения людей в малых группах.
Историко-антропологические исследования однозначно свидетельствуют, что какие-то формы гендерной сегрегации, вплоть до существования замкнутых мужских и женских культур, институтов и культов, существуют в любом человеческом обществе. Чем глубже мы уходим в прошлое, тем более жесткими и непроницаемыми выглядят границы между этими двумя мирами. При этом у мужчин тенденция к обособлению от женщин и созданию закрытых мужских сообществ и союзов, способствующих формированию и поддержанию специфических маскулинных ценностей, самосознания и стиля жизни, гораздо сильнее, чем у женщин, а сами мужские организации и группировки качественно отличаются от женских.
Среди многочисленных институционализированных форм мужского общения (male bonding) наибольшее внимание ученых издавна привлекали два главных сюжета: мужские союзы (групповое общение) и парная мужская дружба (индивидуальное общение).
Особые мужские дома, союзы и тайные общества существовали едва ли не во всех архаических обществах. Немецкий этнограф Генрих Шурц в книге "Возрастные классы и мужские союзы" (1902), опираясь на обширный эмпирический материал из жизни нескольких африканских, одного индийского и четырех североамериканских народов, пришел к выводу, что возрастные классы - древнейший тип социальной организации, основанный, с одной стороны, на общности возрастных переживаний и антагонизме поколений, а с другой - на противоположности полов. В отличие от женщин, жизнь которых целиком подчинена потребности рожать и воспитывать детей, причем эта потребность удовлетворяется в семье, мужчины, движимые сексуальным и социальным импульсом, создают все общественные и политические институты. Главная предпосылка общественной жизни, по Шурцу, - "инстинктивная симпатия" между мужчинами, из которой вырастают все социальные связи, патриотизм и воинские доблести. Но эта инстинктивная симпатия, как вскоре уточнили Бенедикт Фридлендер и Адольф Бранд, неизбежно является сексуально-эротической, как то было, например, в классической античности.
Идеи Шурца получили дальнейшее развитие в книгах Ганса Блюера "Немецкое молодежное движение как эротический феномен" (1912) и "Роль эротизма в мужском обществе"(1917). Агрессивные арийские мужчины постоянно воевали, покоряли другие народы и основывали империи. Проводя большую часть жизни в походах, они часто, наряду с женами, рожавшими им детей, имели любовников-мужчин, эти связи только укрепляли их воинское братство. В основе современных молодежных союзов и движений также лежит, по Блюеру, гомоэротическая дружба, с сочетании со строгой половой сегрегацией и беспрекословным повиновением вождю. Принцип элитарных и иерархически организованных мужских союзов Блюер открыто противопоставлял идее женского равноправия и политической демократии.
Хотя сегодня идеи Шурца и Блюера кажутся безнадежно устаревшими, универсальность мужских союзов не вызывает у этнографов сомнений. Более того, сходные по типу группировки самцов существуют и у некоторых животных, включая приматов (Wrangham and Peterson, 1996).
Автор знаменитого бестселлера "Мужчины в группах" (1970) Лайонел Тайгер, собравший множество разнородных данных о различных мужских союзах и сообществах, начиная с животных и кончая современными тайными обществами, пришел к выводу, что феномен мужской солидарности и группирования по половому признаку является исторически всеобщим и имеет биолого-эволюционные предпосылки. Поскольку все мужчины когда-то были охотниками, выживание и жизненный успех не только отдельного мужчины, но и всей человеческой группы зависел от способности мужчин координировать свои усилия в борьбе с общим врагом. Групповая солидарность и эмоциональная привязанность мужчин друг к другу и к группе как целому были предпосылкой и условием жесткой групповой дисциплины, уменьшая внутригрупповую конкуренцию и связанное с ней социальное напряжение.
Солидарность была необходима мужчинам также для того, чтобы поддерживать свой привилегированный статус и власть над женщинами (патриархат и "война полов"). Процессы и институты социализации мальчиков и девочек в первобытных обществах также были разными, что способствовало созданию и укреплению гендерных особенностей и различий (подробнее об этом – в моей книге "Ребенок и общество. Историко-этнографическая перспектива", 1988, и в серии книг о традиционных формах воспитания детей у народов мира "Этнография детства", 1983, 1988, 1992).
Тайгера и близких к нему авторов часто критикуют за биологический редукционизм, указывая, что не все древние общества промышляли охотой и что существуют другие способы проявления маскулинности (Gilmore, 1990; Connell, 1995). Но как бы ни объясняли феномен гендерной сегрегации и связанной с ним мужской групповой солидарности, он кажется исторически всеобщим. То же можно сказать и о некоторых особенностях социализации мальчиков.
Говоря словами Шекспира, "сын женщины есть тень мужчины, а не его подобие" (Шекспир. Генрих IV, часть 2, акт 3, сцена 2). Многие народы убеждены в том, что мальчика делают мужчиной не женщины, а другие мужчины, - собственный отец, с которым он идентифицируется, или взрослые мужчины, совершающие над ним обряд инициации, или сообщество однополых сверстников, о которых Франсуа Мориак писал, что они "лучшие воспитатели, чем родители, потому что они безжалостны".
В древних обществах закрытые мужские сообщества (мужские дома, возрастные группы и т.п.) и связанные с ними обряды инициации были институционализированы и имели священное, сакральное значение. Обобщение этнографических данных по 186 доиндустриальным обществам (Schlegel and Barry, 1990) показало, что в жизни мальчиков группа однополых сверстников играет значительно большую роль, чем в жизни девочек. Мальчики раньше отделяются как от родительской семьи, так и от общества взрослых мужчин, и имеют больше внесемейных обязанностей. Мальчишеские группы отличаются высокой внутригрупповой и межгрупповой соревновательностью, имеют выраженную иерархическую структуру и дисциплину. Кроме того девичьи группы обычно функционируют на основе принятых в данном обществе норм и правил, тогда как юношеские часто конфликтуют с ними, у мальчиков значительно больше антинормативного поведения, и взрослые считают это нормальным.
Раннебуржуазное европейское общество пыталось ослабить эти мужские узы, сосредоточив социализацию детей в родительской семье или передав их в руки профессиональных воспитателей. Однако неформальные однополые группы неизменно воссоздаются самими мальчиками как в школе ( даже при совместном обучении), так и вне ее, а дети, замеченные в нарушении этих символических границ и в кросс-гендерном поведении, подвергаются стигматизации и дискриминации. Несмотря ни на какие педагогические усилия, специфические нормы мужского общения, языка и ценностей сохраняются и передаются из поколения в поколение.
Верность своей группе – важнейшая нравственная ценность мальчиков и юношей. Хотя совместное обучение, преобладающее сегодня в большинстве стран, имеет много бесспорных плюсов с точки зрения воспитания гендерного равенства и смягчения мальчишеской агрессивности, у некоторых педагогов оно вызывает сомнения. Именно в однополых группах сверстников мужчины вырабатывают тот специфический кодекс чести, на который они оглядываются, и иногда корректируя его, в последующей жизни.
Однако говорить о мужской гомосоциальности вообще, без учета конкретной исторической обстановки, непродуктивно. Степень и формы гендерной сегрегации менялись в ходе истории и тесно связаны с социальной структурой общества и разделением мужских и женских деятельностей и функций. В одних обществах мужской и женский миры выглядят абсолютно полярными, в других дифференциация затрагивает только некоторые сферы жизни. К сожалению, социальная история гендерной сегрегации до сих пор не написана (в большинстве исследований речь идет главным образом об отношениях власти и угнетении женщин).
Однако по мере исчезновения или ослабления одних специфически мужских институтов, их немедленно заменяют другие. В средние века место первобытных мужских домов и тайных обществ занимают рыцарские ордена, позже их сменяют студенческие братства, масонские ложи и т.п. (Clawson, 1989, Hadley, 1999). Как бы сильно ни вовлекались мужчины в семейные узы, забота о доме всегда дополняются очень важным для мужчин внесемейным, преимущественно однополым, общением, для которого городская жизнь создает специальные институты – пивные, кофейни, клубы.
В 1710 г. в Лондоне на 800.000 населения было около 2000 мужских кофеен. Позже их сменили разнообразные закрытые для женщин мужские клубы. Сегрегация в общении консолидирует маскулинность, поэтому мужчины всячески охраняли ее, но одновременно затрудняла их взаимопонимание с женщинами. Английская писательница Джейн Остин писала в 1816 г., что " одна половина мира не может понять удовольствий другой половины" (Roberts, 1996, p. 55). Гомосоциальность кажется надстройкой над имманентными различиями мужских и женских интересов, но одновременно создает, усугубляет и воспроизводит эти различия.
В современном обществе число и удельный вес исключительно мужских сообществ и учреждений резко уменьшилось. Ломка гендерного разделения труда способствует тому, что мужчины и женщины все чаще работают совместно. Закрытые мужские клубы считаются дискриминационными. В молодежной субкультуре все слышнее женские голоса. Даже армия, включая военные училища, перестала быть чисто мужским институтом.
Однако потребность в закрытом для женщин общении с себе подобными у мужчин по-прежнему велика. Мужское товарищество и дружба остаются предметами культа и возрастной ностальгии. Чем заметнее присутствие женщин в публичной жизни, тем больше мужчины ценят такие занятия и развлечения, где они могут остаться сами с собой, почувствовать себя свободными от женщин, нарушить стесняющие их правила этикета, расслабиться, дать простор агрессивным чувствам и эмоциям. Это сопряжено с известными социальными издержками (хулиганство, пьянство, акты вандализма), но выполняет важные компенсаторные функции и потому не может быть искоренено.
Соревновательный спорт и рок-музыка непосредственно служат утверждению фаллического начала, мужской силы и солидарности, приобщение к ним психологически эквивалентно ритуалу мужской инициации. Подчас трудно понять, являются ли исключительно мужские формы развлечений и массовой культуры, как футбол, бокс или рок-музыка, проявлением специфически мужских пристрастий и интересов, или же их главный смысл заключается именно в консолидации мужской обособленности.
Изучение мужской групповой солидарности (товарищество) дополняется междисциплинарными исследованиями мужской дружбы (эта тема подробно освещается в моей книге "Дружба", 3 изд. 1989).
В отличие от любви, дружеские отношения, как правило, бывают и мыслятся однополыми (возможность неэротической дружбы между мужчиной и женщиной европейские философы стали допускать лишь в 18 веке), причем многие мужчины подчеркивают исключительность своих дружеских отношений, считая, что женщины к ним неспособны. Наличие прочных и интимных дружеских привязанностей между женщинами открыли только исследовательницы-феминистки (Fadermann, 1981). Однако женская дружба, в отличие от мужской, никогда и нигде не возводилась в ранг социального института, а ее психологические свойства существенно отличаются от тех, которые приписываются мужской дружбе.
Существенный вклад в понимание гомосоциальности вносит психология.
По данным современной психологии развития, обобщенным Элинор Маккоби (1998) и Дианой Рабл (1998), игровое общение детей имеет ярко выраженные гендерные предпочтения. У детей моложе двух лет гендерные предпочтения (выбор партнера собственного пола) еще малозаметны, но есть данные, что уже 14-месячные дети более совместимы с сиблингами своего, нежели противоположного, пола. Явное предпочтение к игре со сверстниками своего пола появляется на 3 году жизни, сначала у девочек, а потом у мальчиков. К 5 годам эти предпочтения уже определенно установлены. Дети, особенно мальчики, предпочитают играть с детьми своего пола.
Это связано с процессом формирования гендерной идентичности и усвоением соответствующих социальных стереотипов. Гендерные стереотипы, представления о подходящих данному полу занятиях и интересах, появляются у детей уже в 2.5 – 3 года. При этом девичьи стереотипы более гибки, а мальчиковые более ригидны. Это может быть связано как с опережающим когнитивным развитием девочек, так и с тем, что общество определяет мужские роли более жестко, чем женские, и придает им большую ценность.
Расстройствами гендерной идентичности (РГИ) страдают от 2 до 5% детей, но мальчиков приводят к врачу в несколько раз чаще, чем девочек; по разным источникам, разница составляет от 6:1 до 30: 1 (Ruble, p.951) Это явно связано с представлением, что у девочек проблемы пройдут сами собой и что они менее опасны. Женственный мальчик вызывает у взрослых и других детей гораздо больше беспокойства и отторжения, чем мужеподобная девочка.
По мере формирования гендерной идентичности, игровое общение детей, равно как и их эмоциональные привязанности, все больше дифференцируются по полу. По данным лонгитюдного исследования Маккоби и Джеклин (1987) , у 4.5-летних детей однополые игры относятся к разнополым как 3:1, а у 6.5-летних – как 11: 1. В кросс-культурном исследовании Беатрисы Уайтинг и Кэрол Эдвардс (1988), объектом которого были дети десяти разных культур в Африке, Индии, Филиппинах, Мексике и США, 3-6-летние дети две трети игрового времени проводят с детьми своего пола, а 6-10-летние – три четверти. Та же картина наблюдалась при сравнении детей в США, Швейцарии и Эфиопии (Omark et al., 1973)
В среднем детстве гендерная сегрегация усиливается, между 8 и 11 годами мальчики и девочки почти все время играют отдельно. При этом, начиная с 4 лет, эту сегрегацию чаще инициируют и энергичнее поддерживают мальчики, осуждая и высмеивая тех, кто эти границы нарушает. Предпочтение гендерно-типичных игр и занятий у мальчиков сильнее и устойчивее, чем у девочек. Эта тенденция усиливается от 5 до 14 лет, однако девичьи предпочтения во всех возрастах более гибки, чем у мальчиков, которые особенно ценят общество мальчиков с обычными мальчишескими интересами. Для девочек в выборе подруг важнее одинаковость чувств, а для мальчиков – сходство занятий и интересов.
О повышенной гомосоциальности мальчиков-подростков говорят и их представления об идеальном друге. По данным крупнейшего отечественного исследования подростковой и юношеской дружбы (Кон и Лосенков, 1970), процент девочек, предпочитающих иметь ближайшим другом человека другого пола, во всех возрастах выше, чем процент мальчиков, причем с возрастом эта разница увеличивается. Только 14% юношей девяти= и десятиклассников выбрали в качестве "идеального друга" девушку. Доля девушек, предпочитающих дружить с юношей, в несколько раз выше – 56% в девятом и 65% в десятом классе (Кон, 1989, с.278).
Эти психологические особенности проявляются как в структуре, так и в характере деятельности мужских групп. Мальчиковые группы строже поддерживают принцип половой сегрегации и имеют более стабильное членство. Для них авторитетно только мальчиковое мнение. Мальчиковые группы более автономны и от взрослых. Рискованные приключения и нарушение установленных взрослыми правил поведения служат средствами сплочения группы и укрепления групповой солидарности и дисциплины. Нарушение "внешних" правил и одновременно – безоговорочное подчинение собственной группе, что считается важнейшим свойством маскулинности, формируется именно в детстве и раннем подростковом возрасте.
Поведенческая асимметрия дополняется когнитивной. По мнению Маккоби, когнитивные и поведенческие структуры формируются одновременно, как разные стороны одной медали, подкрепляя друг друга. Хотя мальчики и девочки имеют одни и те же гендерные стереотипы и усваивают их более или менее одновременно, мальчики сильнее идентифицируютcя со своим полом, выше ценят свое сходство с другими мальчиками, воспринимая свой гендер как коллективную общность. Экспериментальные исследования показывают, что мальчики лучше понимают мужские, чем женские гендерные скрипты, тогда девочки понимают их одинаково хорошо. Мальчики сильнее предубеждены против нарушения гендерных границ (сексизм!), девичьи установки обычно более гибки. Это проявляется, в частности, в отношении к гомосексуальности.
Различия между мальчиками и девочками, независимо от конкретного стиля их социализации, настолько велики, что Маккоби считает возможным говорить о существовании двух разных культур детства, благодаря которым формируются и закрепляются те свойства, с которыми чаще всего ассоциируются маскулинность и фемининность.
Подводя итоги, можно согласиться с Майклом Киммелем (1996, р.7), что маскулинность неотделима от гомосоциальности, одно не существует без другого. Хотя женщины и взаимоотношения с ними – важный элемент мужского мира, этот последний остается в какой-то степени самодовлеющим и самодостаточным. Для большинства мужчин на протяжении значительной части их жизни главной референтной группой и значимыми другими остаются другие мужчины и мужские сообщества, принадлежность к которым как бы подтверждает из собственную маскулинность и служит им критериями и эталонами самооценки.
Как это сказывается на мужской сексуальности?
|
|
|